Кресло
ВАВИЧУ скорей хотелось переворотить весь этот девичий порядок в комнате, чтоб скорей стал ничей хаос, и он без надобности срывал накидки с подушек, приподнимал картины и пускал их висеть криво. Он выворачивал с полок книги, протряхивал страницы и неловкой кучей сваливал на полу. Он мельком видел себя в старинном трюмо и был доволен: деловая, распорядительная фигура, даже немного сейчас похож на помощника. И Виктор старался, чтоб оправдать вид, и выдергивал совсем прочь из стола ящики. Он думал: «письма, и ленточкой завязаны, как у Тайки», но писем не было. Были какие-то тетрадки. Вавич поднес к лампе. По-иностранному, напротив — по-русски. «Ага! Это языки учит. Что же изымать?» — уж тревожился Вавич.
— Позвать старуху, — сказал Вавич вполголоса. — Слушайте, мадам, это не все, — сказал Виктор, хлопая рукой по Наденькиной тетради.
— cladbishenskaia vosem и напротив написано — умывать, чистить что-либо.
— Это не все, — бил Вавич по тетрадке тылом руки. — Где ее, извините, белье находится?
— Здесь, в комоде, — и Анна Григорьевна, подбирая юбку, стала на колени перед комодом.
— Не трудитесь, мадам, мы сами. Впрочем, как хотите. Действительно. А ну, помоги! — крикнул Виктор городовым и присел на корточки рядом с Тиктиной.
— Я понимаю, вам самому неприятно рыться в чужом… вещах, уж это ваша должность вас обязывает.
— Убивают, сударыня, убивают, на посту людей убивают. Ведь вы не жиды? А вот из-за жидов и вам приходится терпеть. Очень даже верно, что ваша дочь совершенно невинна, ну, а знаете, это все выяснится, и невинный человек может быть совершенно спокоен.
— Здесь у ней летние платья сложены, — и Анна Григорьевна поднялась с колен. Она все время думала о тетрадке.
«Боже, дура какая. Адреса, адреса». — И она все время чувствовала, как там за спиной лежит эта тетрадка.
— А здесь полотенца и платочки, — Анна Григорьевна старалась говорить по-домашнему.
— Ну ладно, — сказал Виктор, — это нас не касается. — И он сунул руки вдоль стенки ящика. Что-то холодное и твердое. -
— нахмурился Виктор. Он щупал, Анна Григорьевна смотрела в его лицо, затаив дух, и прочитала — что «это» — ничего, пустяк. И сразу стала услужливо разрывать полотно сложенного полотенца.
— Нет, нет, достанем, посмотрим, — говорила Анна Григорьевна. — Ну тащите, тащите. Ну? Баночка духов, да конечно, что ж у ней тут может быть, у дурочки. Фу, фу, моль, — вдруг замахала руками Анна Григорьевна.
Она хлопала ладошками в воздухе, двигалась толчками по комнате; все следила глазами.
— Скажите, дрянь какая, — Анна Григорьевна хлопнула над столом. Неловким движением опрокинула Надину деловую мужскую чернильницу. — Ах, что я наделала! — и Анна Григорьевна торопливо схватила тетрадь и принялась ею тщательно вытирать Наденькин стол. — Убьет она меня теперь, чистеха такая, беда какая, Господи! Ну да дай же что-нибудь, — крикнула она Дуне. — Стоишь, как столб. — И Анна Григорьевна терла тетрадкой, вырывая новые листы, комкая, коверкая.
— Мы уж тут ни при чем, — сказал Вавич.
— Ах, да я дура, — говорила Анна Григорьевна, а в глазах стояли слезы.
— Ну-с, сударыня, это потом, — деловито сказал Вавич. — А вот скажите нам, где ее переписка находится. Ведь получает она письма. Нет, скажете? Ну а где они?
— Да вот тут все у ней, я ведь не слежу.
— Напрасно-с, напрасно, — закачал Вавич головой и сейчас же отвернулся. — Вот тут в портфеле записки — это мы возьмем. И вот эти заграничные книжки. Там уж разберем.
— Надо под столом полапать, — сказал на ухо Вавичу городовой, — по небелям, по креслам прячут. А ну, встаньте, — мотнул городовой головой.
— Вот и отлично, а теперь отнесите это кресло мужу, он же стоит там все время. У вас ведь, наверно, отец тоже старик. Правда? — И Анна Григорьевна поглядела в глаза Виктору и кивнула головой, как будто уж что-то знала про него.
— Не до того, сударыня, когда в людей палят из-за угла… А когда говоришь, так «бумагу, бумагу», — передразнил Виктор. — Прямо как дети, ей-богу же.
— Отнесть? — спросил городовой. Он неловко держал за ножку опрокинутое Наденькино кресло, держал за ножку, будто оно могло вырваться как собачонка. Вавич кивнул головой.
— Прямо же, ей-богу, как дети, — крутил Виктор головой.
— Да уж, знаете, у нас у самих… — и Анна Григорьевна снова взглянула Вавичу в лицо, и лицо на миг распахнулось. Виктор отвернулся и стал с деловым видом оглядывать стены.
— А это чей же портрет? Кто такая? — Вавич вдруг заметил со стены чуть насмешливый взгляд — Танечкина карточка в овальной рамке красного дерева висела под портретом Энгельса. Вавич обернулся к Анне Григорьевне и чувствовал сзади колющий взгляд со стены. — Надо знать, кто такая, — сказал Вавич хмуро. Он в упор, нахмуренными глазами разглядывал карточку.
«Красивая, а злая, стерва, — в уме сказал Вавич. — Тьфу, злая!» — и помотал головой.
— Кто же? — зло поглядел в колени Анне Григорьевне Вавич.
— Подруга гимназическая какая-то, — пожала плечами Анна Григорьевна.
— Не знаете? — хмуро спросил Вавич. — Определим! — И он снял с гвоздя портрет. — Ну-с, — сказал Виктор, садясь, — протокол!
— Вам чернил? Дуняша, из кабинета, да не разлей, как я.
— Так-с, — сказал Виктор и прижимал маленьким дамским пресс-бюваром лист, — так-с, и фотографический снимок неизвестной личности.
— Рамку, впрочем, можем оставить! — вдруг сказал Виктор. — Рамка не нужна, — и он быстро выдернул карточку из рамки; она выскользнула белым картоном, как сабля из ножен. Виктор скорей сунул ее между записок Наденьки.
Понятые нагнулись к столу. Сопя, выводили подписи.
— Ну-с, простите, сударыня, за беспорядок, уж не взыщите… — Вавич застегивал новенький портфель. — Честь имею кланяться, — и кивнул корпусом: галантность. Все вышли в коридор.
— Что ж вы не присели? — с улыбкой в голосе сказал Виктор, легко шагая к передней.
Андрей Степанович прямым взглядом упер глаза в Вавича. Вавич стал.
— О вашем поведении, господин квартальный, мы еще поговорим. Только не с вами.
— Говорить!! — вспыхнул всей кровью Виктор. — Хоть с самим чертом извольте беседовать! Револьверщики! На здоровье! Двое остаться! Горбачев и Швец, — кричал Вавич городовым, — и никого не выпускать, кто придет — задерживать до распоряжения. Один в кухню, другой тут. По местам! Марш! А в девять в участок! — кричал Виктор. Он с шумом толкнул дверь. На пороге он обернулся и крикнул городовому: — Садись в кресло и закуривай!
— Бу-ма-га! — сказал Вавич гулко на лестнице.