VI
Утром явился Голуа. Он придирчиво осматривал лошадь и едва со мной поздоровался. Я молчал и почти не отвечал на его придирки. Да, признаться, мне не до того было: Осип побежал к школе с моей запиской. Я очень боялся, что вдруг ему скажут, что Наташка не ходит в школу, и тогда все сорвалось. Мне поэтому ничего не стоило равнодушно и холодно слушать французово брюзжание. Я невпопад и рассеянно отвечал. Голуа даже глянул на меня раза два, нажал черными гляделками.
-- Эй, Мироша! -- услыхал я вдруг Осипов голос. Я не дослушал Голуа и бегом бросился к Осипу.
-- Ну что? Что?
Уж по тому, как Осип хитро улыбался, я понял, что дело вышло. А он щурился и не спеша выкладывал:
--... И валит, валит, мать моя! "Какую бы, -- думаю, -- пошустрей прихватить? Не напугать бы". Смотрю, две идут и снежками, что мальчики... Я -- стой! "Чего, -- говорю, -- озоруешь?" И хвать одну. "Ну, -- говорю, -- отвечай: каких Наташек знаешь?" Она -- такую, сякую -- хвать, и твою. "Ах ты, -- говорю, -- милая! Вот ей письмецо передашь". Дал ей письмо, а ее выпустил: "Беги, опоздаешь". Вот, брат, как. А с этим-то? -- И Осип кивнул на Голуа.
-- Не говорил пока ничего.
-- И ладно. Не рвись. Дело, брат, это аховое.
-- Мирон! -- визгнул Голуа. -- Мирон, идите сюда!
-- Валиком! -- крикнул мне вдогонку Осип.
Я неторопливо подошел.
-- Ну? -- сказал Голуа. -- Ваш ответ. Я слушаю, -- и наклонился боком.
-- Насчет чего? -- спросил я спокойно, как мог.
-- Насчет Короля, удава, змеи! Я жду! -- закричал Голуа.
-- А что вы, собственно, хотите? Ведь я не знаю, о чем мы договариваемся.
-- Ну работать, работать со змеей!
-- Слушайте, -- сказал я строго. Голуа удивленно на меня вскинулся. -- Слушайте, Голуа: я не дурачок и не колпак, вы знаете. Объясните во всех подробностях, в чем состоит номер с удавом, а то вы хотите продать мне зайца в мешке.
И вдруг француз улыбнулся так очаровательно, как он улыбался публике. Он схватил меня под руку и, заглядывая в лицо, потащил из конюшни.
Осип крякнул нам вслед.
-- Мой друг, -- заговорил ласково Голуа, -- месье Мирон! Между друзьями нет споров: я не могу предложить моему другу что-либо тяжелое или безрассудное. Здесь ничего не надо, кроме привычки и аккуратности. Змея -- это машина. Глупая, бездушная машина. Локомотив может вас раздавить, но не надо становиться на рельсы. Это так просто. Все дело в том, что змея будет обвивать вас своими кольцами. Она будет искать удобного положения, чтобы вас сдавить. -- Голуа показал сжатый кулак. -- Не пугайтесь, дорогой мой! Но она давит только при одном определенном положении: при том, в каком она наползает на свою жертву. Пока она наползает, кольца ее слабы, они едва висят, они свободны, подвижны. Стоит их сдвинуть, и змея вас никогда -- никогда, понимаете? -- никогда не сдавит. Она будет делать второе кольцо вокруг вас, -- Голуа очертил линию вокруг своего живота, -- но вы методически и спокойно сдвигаете и это кольцо. Она делает третье -- какой эффект! Вы представляете зрелище? Публика не дышит в это время. Но вы манипулируете и передвигаете и это третье кольцо. Змее негде навить четвертое, и она сползает. Но она сейчас же начинает свою работу снова, как автомат, как машина. Так три тура -- больше не выдерживает публика. Истерика, крики! Детей выносят. В это время в клетку -- она тут же на арене -- всовывают кролика, и змея стремится туда, чтоб его проглотить. Кролика выдергивают через заднюю форточку, а дверцу захлопывают. Номер кончен. Три минуты. И это мировое дело. Афиши и буквы в два метра. С этим номером вам откроют двери лучших цирков Нью-Йорка. Париж у ваших ног, дамы! Цветы! Слава! И вы через полгода откроете кафе на итальянском бульваре. Мирон, Мирон! -- И он хлопал меня по спине.
Француз заглядывал мне в глаза и изо всех сил улыбался.
-- Надо подумать, -- сказал я.
-- О чем думать? Думайте о том, что вы будете получать за каждый вечер от меня двадцать рублей! Это будет... -- И он назвал какую-то тучу франков. -- А в месяц, -- кричал Голуа, -- в месяц, мой друг, в один месяц вы заработаете десятки тысяч франков! -- Голуа стал и сделал рукой тот жест, за который ему хлопал каждый вечер весь цирк. -- Руку! -- И он бравым жестом протянул мне свою руку в лайковой перчатке.
-- Я подумаю, -- сказал я и не торопясь поплелся в конюшню.
-- Ну, что он там голосовал так? -- спросил меня Осип. Я рассказал. Осип качал головой, глядя в пол, и молчал.
-- Что-то больно он старается около тебя. Сам-то с директора за номер сгреб -- будьте здоровы. Долларами, каналья, гребет... А ты думал? А как же? Они все валютчики.
-- Кака уж проба? -- вскинулся Осип. -- Уж если этот-то тебя попробует, так одного разу и хватит. И зовется удав. Удав и есть. Удавит, и край. Крыр, и кишки вон.
Но я уж думал о том, что за пять раз я получу сто рублей, а через месяц -- я выплачу эти проклятые пятьсот рублей. Нет! Я буду посылать сто рублей жене и сто в товарищество за растрату. Два месяца, и я свободен. Пускай тогда судят. Я не вор, не вор тогда. И я представил себе, как в банке будут удивляться: "Смотрите-ка, Никонов!" И все будут говорить: "Я всегда утверждал, что он порядочный человек. Ну, случилось, увлекся, со всяким может случиться, но не всякий же..." А дома! Вдруг сто рублей! От папы! И тут же узнают, что и в банке получили... У меня запорхали, заметались в голове такие мысли, как цветы, и дыхание сперло.
-- Осип, голубчик, -- сказал я, -- пусти, я попробую, ты знаешь ведь...
Осип рукой замахал:
-- Да что ты? Господь с тобой! Да разве я тебя держу? Да что я тебе, отец иль командир какой? Только стой, стой! Меньше четвертного ни-ни! Никак! Двадцать пять за выход. И чтоб сто рублей вперед. А ну, неровен час, с первого же разу -- тьфу-тьфу! -- да что случится? А за собак чтоб особо. Уж раз твое дело такое...
-- Какое дело? -- сказал из-за спины конюх Савелий.
-- Тьфу, тебя не хватало. -- Осип оттер его плечом. -- Без тебя тут дело.
Я пошел к Голуа.
Голуа нетерпеливо ходил по коридору. Он бросился мне навстречу.
-- Ну-ну?
-- Двадцать пять рублей, -- сказал я строго. -- И сто вперед.
Голуа на секунду сдвинул брови, но сейчас же сделал восторженную улыбку и с размаху ударил рукой мне в ладонь.
наш Король этого не испугается. Но вот страховка, вот! -- Он вынул из кармана чистенький маузер и хлопнул по нему рукой. -- Этот пистолет и мое искусство -- вот страховка. Идем!
Он потащил меня в ту комнату, где был удав.
-- Вот моя визитная карточка.
Он быстро вытащил из кармана серебряный карандашик и намазал посреди карточки черную точку величиной с горошину. Он ловко плюнул на стену и приклеил карточку.
-- Это глаз Короля. Раз, два, три -- пять шагов. Прикройте двери.
-- Наклейте! -- командовал француз. -- Вуаля!
Бах! Новой дырки не было на карточке. Голуа бил пуля в пулю.
-- Но вы скажете, голова змеи не мешок, это не фантом из музея -- голова движется. Великолепно! Бросайте карточку в воздух. Нет, выше!
Я бросил, и карточка завертелась в воздухе.
-- Вы довольны? Вы поражены? Слово чести -- так же будет прострелена голова Короля, если он только на секунду заставит вас почувствовать неловкость, -- слово артиста. Вы можете перед каждым выходом проверять мое искусство. Для манежа я заряжаю разрывными пулями. Вы будете увереннее манипулировать кольцами Короля. Ле Руа! -- обратился он к удаву. -- Мы начинаем работать сегодня, после обеда. Ну?
Змею встревожили выстрелы. Она подняла голову и неподвижно глядела на меня.
Опять на меня.