Глава третья
На юг -- в ссылку
Пушкин поступил чиновником на службу в Коллегию иностранных дел, сейчас же получил отпуск и уехал в имение матери в Псковской губернии -- в село Михайловское.
Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон...
(Из романа "Евгений Онегин")
И тогда, и всю свою жизнь он любил и шум, и толпу. И вот осенью, приехав в Петербург, он со всей страстностью бросился в этот шум и толпу. Балы, театры, разгульные пирушки товарищей! Он щеголял своим удальством, наслаждался "минутными радостями".
И не он один. Таково было настроение всей дворянской молодежи. После разгрома Французской революции, после тяжелых наполеоновских войн и на Западе, и у нас в России началась тупая, унылая реакция. Россией правил Аракчеев, Францией -- Людовик XVIII. Свобода молнией блеснула над Францией, на миг осветила всю Европу, и вот опять все во мраке. Отчаяние охватило молодежь и у нас, и на Западе. Европейские поэты, во главе с англичанином Байроном, писали мрачные, полные горького разочарования стихи и поэмы.
Что же делать в такую беспросветную пору?
"Жить, наслаждаться минутными радостями! Все равно -- жизнь бессмысленна, и лучшие стремления человечества обречены на гибель". Так думала дворянская молодежь и прожигала жизнь, играла в карты, кутила.
Пушкин близко сошелся с этими "молодыми повесами" и сам повесничал, кутил, играл в карты. Но он был слишком умен и требователен к себе, чтоб удовлетвориться этой жизнью. От "повес" он бежал к другим людям, людям старшего поколения, которые выросли в разгар Французской революции. Они организовали тайное общество "Союз благоденствия" и готовы были жертвовать жизнью за благо народа, за свободу крестьян. В это общество еще в лицейские времена вступил друг Пушкина -- Пущин, потом Вольховский и Кюхельбекер. Пушкин и сам охотно вступил бы в "Союз благоденствия", но ему не предлагали, боялись его излишней пылкости.
С членами тайного общества -- Николаем Тургеневым, Михаилом Орловым, Никитой Муравьевым -- Пушкин встречался в литературном обществе "Арзамас". В "Арзамасе" объединились тогда лучшие, передовые писатели и поэты -- Карамзин, Жуковский, Батюшков, Василий Львович Пушкин, Вяземский. В это общество был принят и Пушкин еще в лицейские годы. У всех "арзамасцев" было какое-нибудь прозвище; Пушкина при вступлении прозвали Сверчком.
В "Арзамасе" читали стихи, говорили и спорили часто не только о стихах, но и...
Насчет глупца, вельможи злого,
Насчет холопа записного,
Насчет небесного царя,
А иногда насчет земного.
Так жил Пушкин пестрой, рассеянной жизнью и почти ничего не писал. Но вот в феврале 1818 года он заболел и слег в постель. Как только он стал выздоравливать, он, еще лежа в кровати, принялся за поэму "Руслан и Людмила", которую начал еще в Лицее.
В июле, худой и бледный, с обритой головой, но веселый, он уехал в Михайловское и через месяц вернулся в Петербург уже с готовой поэмой. Когда он прочитал поэму на вечере у Жуковского, Жуковский, полный восторга, взял свой портрет, написал на нем: "Победителю-ученику от побежденного учителя..." и подарил Пушкину.
Вскоре и другому его учителю, Батюшкову, попали в руки новые стихи Пушкина. Говорят, прочитав их, он сжал судорожно листок со стихами и сказал: "О, как стал писать этот злодей!"
В это время никто так не трудился над своим образованием, как Пушкин. Он ясно понимал все недостатки своего учения в Лицее, где "все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь". И он читал, заполнял свои тетради выписками из книг, стихами и размышлениями.
В те годы он написал стихи "Вольность", "Деревня", в которых со всей ненавистью клеймил деспотизм. Стихи эти не были напечатаны, но их знал весь Петербург. Они в списках ходили по рукам вместе с другими "вольнодумными" стихами, которые тоже приписывались Пушкину.
Его стихов пленительная сладость
Пройдет веков завистливую даль,
И, внемля им, вздохнет о славе младость,
Утешится безмолвная печаль,
И резвая задумается радость.
(Стихотворение "К портрету Жуковского")
Однажды царь встретил директора Лицея Энгельгардта и сказал ему: "Пушкина надо сослать в Сибирь! Он наводнил Россию возмутительными {Стихи, призывающие к бунту.} стихами; вся молодежь наизусть их читает".
Об этом узнал Чаадаев и просил Карамзина, бывавшего в царском дворце, вступиться за Пушкина. За Пушкина хлопотали и Жуковский, и граф Каподистрия, начальник Пушкина по службе, но хлопоты не помогли.
Как-то раз, когда Пушкина не было дома, пришел неизвестный человек, вызвал слугу Пушкина, старика Никиту, и предложил ему: "Вот тебе пятьдесят рублей, а ты мне за это дай бумаги барина. Я только прочитаю, что он там пишет, и тут же назад тебе отдам. Он и не узнает".
Но Никита сразу понял, что это сыщик, отказался от денег и ничего ему не дал. Он все рассказал Пушкину, и Пушкин сейчас же уничтожил все вольнодумные стихи.
На другой день Пушкина вызвали к генерал-губернатору Милорадовичу. Когда он явился к нему, Милорадович хотел послать чиновника к Пушкину на дом, чтоб взять все его рукописи. Пушкин сказал:
-- Граф, все мои бумаги сожжены, у меня ничего не найдется на квартире, но, если вам угодно, все найдется здесь (он указал пальцем на свой лоб). Прикажите подать бумагу, я напишу все, что написано мною и что разошлось под моим именем.
Ему дали бумагу. Он сел и написал целую тетрадь. На другой день Милорадович отвез тетрадь со стихами царю.
Царь прочитал и возмутился. Какой-то мальчишка, повеса восстает на царя! Да за это в Сибирь, в Соловки! Вот они, плоды Лицея! А он-то думал, что из Лицея выйдут дельные чиновники, помощники царю.
И царь сослал бы Пушкина в Сибирь, но друзья и защитники Пушкина усилили хлопоты. Царь уступил и приказал: "Снарядить Пушкина в дорогу, выдать ему прогоны и с соответствующим чином и с соблюдением возможной благовидности отправить его на службу на юг".
Под видом перевода по службе Пушкина сослали в Екатеринослав {Теперь Днепропетровск.}.
Пушкин выехал из Петербурга 6 мая 1820 года. В красной рубахе, в поярковой шляпе, вместе с верным слугой Никитой ехал он на почтовых лошадях от станции к станции. Тут он впервые узнал все прелести русского путешествия: разбитые дороги, дырявые, прогнившие мосты, почтовые станции с грязью, клопами и блохами, угрюмые, запуганные станционные смотрители, которых вечно бранят, а иногда и бьют по щекам запальчивые царские курьеры -- фельдъегери.
Через десять дней Пушкин приехал в Екатеринослав в распоряжение генерал-лейтенанта Инзова.
Здесь снял он хату на окраине города и заскучал. Однажды он катался на лодке по Днепру, выкупался и схватил жестокую малярию. Небритый, худой, с воспаленными глазами, лежал он в жару в грязной хате на дощатом диване и вместо лекарства пил ледяной лимонад. В городе он не знал никого, и никто о нем не заботился, кроме Никиты. Так и лежал он, забытый и заброшенный.
В это время через Екатеринослав проезжал генерал Раевский с двумя дочерьми и сыном Николаем. Николай Раевский еще в Царском Селе подружился с Пушкиным. Они вместе пировали в веселой гусарской компании, вместе проказничали и оба одинаково ненавидели деспотизм. Николай знал, что его друг сослан в Екатеринослав. Он тотчас же разыскал его и перепугался, когда нашел его в грязной лачуге больным и заброшенным. Он побежал за доктором, который сопровождал Раевских на Кавказ. Пришел доктор, увидел на столе перед больным бумагу и спросил:
-- Чем вы тут занимаетесь?
-- Пишу стихи.
"Нашел, -- подумал доктор, наверно, -- время и место".
К утру приступ малярии кончился, а к вечеру Пушкина опять скрутила малярия. Опять он в жару, губы сохнут и глаза блестят, как стеклянные. Раевские решили взять его с собой на Кавказ. Пушкин согласился с радостью. Он и не мечтал об этом. Но отъезд Пушкина зависел еще от генерала Инзова. И тот согласился и отпустил его на свой риск и страх, хотя и мог получить за это головомойку от своего петербургского начальства.
Пушкин уехал с Раевскими в Горячеводск {Теперь Пятигорск.}. Выехал он больным, но уже по дороге ожил, повеселел и в Горячеводск приехал совершенно здоровым.
купола Казбека и Эльбруса, густое южное небо, бурные реки, бурные нравы и полудикая жизнь воинственных горцев... Вот она, прекрасная первозданная природа, еще не тронутая рукой человека! По приказу царя генерал Ермолов громил и сжигал аулы непокорных горцев. Но горцы все-таки не хотели признавать власть русских, уходили в горы, в леса и оттуда совершали дерзкие набеги на русские селения и крепости.
Николай Раевский познакомил Пушкина со стихами и поэмами Байрона, о котором Пушкин знал понаслышке.
Байроновская разочарованность, презрение к бездушной, подлой великосветской черни, теснившейся возле трона, жажда свободы, мятежность и мрачность его были близки ссыльному Пушкину. Он давно уже думал и чувствовал так же, как Байрон. И вот под влиянием Байрона и той своеобразной жизни, какую он видел на Кавказе, Пушкин начал писать новую поэму "Кавказский пленник".
5 августа Пушкин вместе с Раевским выехал из Горячеводска в Крым.
"Видел я берега Кубани и сторожевые станицы, -- писал он брату Льву, -- любовался нашими казаками. Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажженным фитилем. Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа -- они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там высокопревосходительный легко может попасть на аркан какого-нибудь чеченца. Ты понимаешь, как эта тень опасности нравится мечтательному воображению".
он тут же на корабле написал страстные стихи в духе Байрона, которые и мыслями, и тоном уже резко отличались от его прежних стихов.
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный...
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман...
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
(Из стихотворения "Погасло дневное светило")
Потом через Ялту, Ай-Петри он тронулся в путь к Инзову, которого в это время из Екатеринослава перевели в Бессарабию, в Кишинев. По дороге Пушкин побывал в Бахчисарае, осмотрел развалины ханского дворца, уже умолкнувший фонтан, и эти развалины взбудоражили его пылкую голову, в ней закипели рифмы и образы новой поэмы "Бахчисарайский фонтан". У Перекопа он распростился с Раевскими и один, грустный, поехал в Бессарабию.
"Суди, был ли я счастлив, -- писал он брату по приезде в Кишинев. -- Свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства, жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался, -- счастливое полуденное небо; прелестный край, природа, удовлетворяющая воображение, горы, сады, море. Друг мой, любимая моя надежда -- увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского... Теперь я один в пустынной для меня Молдавии".