5
Почему, когда шла всесоюзная подготовка к «Неделе обороны», Маяковский вспомнил именно о детях и для них написал песню? В последние годы жизни очень часто и общественные события и впечатления, полученные в путешествиях, вызывали у Маяковского стремление говорить о них с детьми.
Недаром он упомянул в интервью с корреспондентом «Прагер прессе»: «Новейшее моё увлечение — детская литература. Нужно ознакомить детей с новыми понятиями, с новым подходом к вещам…» Этот разговор был в апреле 1927 года, а в мае Маяковский возвращается к той же теме в беседе с корреспондентом варшавской газеты «Эпоха»:
«Я ставлю себе целью внушить детям некоторые элементарнейшие представления об обществе, делая это, разумеется, в самой осторожной форме.
— Например?
— Вот, скажем, маленький рассказ о лошадке на колёсиках. При этом я пользуюсь случаем, чтобы объяснить детям, сколько людей должно было работать, чтобы сделать такую лошадку. Ну, допустим, столяр, и маляр, и обойщик. Таким образом, ребёнок знакомится с общественным характером труда. Или пишу книжку о путешествии, из которой ребёнок узнает не только географию, но и то, что один человек, например, беден, а другой богат, и так дальше».
Да, главное для Маяковского — знакомить детей с новыми понятиями, с новыми условиями жизни и труда, с новыми моральными обязанностями. Но, выполняя этот поэтический труд, Маяковский подчинялся не только осознанной им общественной необходимости в такой литературе. Он стремился расширить горизонты и возможности детской поэзии и ради того, чтобы удовлетворить свою душевную потребность в свободном, разнообразном поэтическом общении с детьми. Он идёт в нью-йоркский зоологический сад и на обложке путеводителя набрасывает первые строки стихотворения «Что ни страница, — то слон, то львица». Он возвращается после путешествия по океану и рассказывает ребятам о маяке. Его приглашают на пионерский слёт — он приносит детям песню. И конечно, замысел книжки о путешествии, которую Маяковский упоминает в интервью («Прочти и катай в Париж и в Китай»), родился в заграничных странствиях. Стихотворение, хотя очень детское, сродни тем, в которых Маяковский рассказывал взрослым о своих путешествиях.
Для Маяковского работа в детской поэзии не стояла особняком, не отделялась стеной от всего потока творчества, а была органическим его ответвлением. На все темы, выбранные им для детских стихов, он писал и для взрослых. Он не искал новых, непривычных для него изобразительных средств, а отбирал из своего богатейшего арсенала, как я уже упоминал раньше, самые доступные, самые народные.
Зачин стихотворения «Прочти и катай в Париж и в Китай»:
Собирайтесь, ребятишки,
наберите в руки книжки.
Вас
по разным странам света
покатает песня эта, —
приводит на память строки из «150 000 000»:
в скороходах-стихах,
в стихах-сапогах
исходите Америку сами!
Ведущая тема, которую Маяковский сформулировал в беседе с корреспондентом «Эпохи» (один беден, другой богат), не раз появляется в стихах для взрослых о Париже и Америке.
Как и в других детских стихах, Маяковский, обращаясь к политической теме, работает лаконичным и чётким, плакатным штрихом:
Часть населения худа,
—
с пузом.
Куда б в Париже ни пошел,
картину видишь ту же:
живёт богатый хорошо,
а бедный —
много хуже.
В чем же «осторожность формы», о которой говорил Маяковский интервьюеру «Эпохи»? В том, что социальные и политические характеристики капиталистического мира не исчерпывают содержания стихотворения, а вплетены в занимательный и очень разнообразный рассказ о путешествии (ср. с «Гуляем»). Из двенадцати главок, на которые разделено стихотворение, только четыре несут ясный политический акцент. Остальные — изображение стран, городов и народов, описания путешествий на самолёте, пароходе или в поезде — тоже лаконичны, но выполнены не в плакатной манере, как политические строфы. Стихотворение, в котором говорится об очень серьёзных вещах, — весёлое, в нём много шуток. Иногда поэт пользуется шуткой, чтобы поддержать тон непринуждённой беседы с ребятами:
Туча нам помеха ли?
Взяли и объехали!
Помни, кто глазеть полез, —
рот зажмите крепко,
чтоб не плюнуть с поднебес
дяденьке на кепку.
Или в Париже:
Пошли сюда,
пошли туда —
везде одни французы.
Но чаще шутка — средство изображения, характеристики.
Издали —
ближе — будто горы тыщей, —
вот какие
в Нью-Йорке
стоэтажные домища.
Все дни народ снуёт вокруг с поспешностью блошиною,
не тратит
зря —
ни ног, ни рук,
а всё
творит машиною.
Сопоставление стоэтажных домов с «поспешностью блошиного» не только забавно — оно даёт понять, что не всё поэту нравится в величественном пейзаже Нью-Йорка. А что именно не нравится — видно из следующей строфы:
Как санки
по снегу
без пыли
скользят горой покатою,
так здесь
скользят автомобили,
и в них
сидят богатые.
«богатые» падает и рифма и фразовое ударение. Строфы о Нью-Йорке будто «скользят горой покатою» к этому слову, которое окрашивает всё описание и, кроме того, напоминает, что общего между Парижем и Нью-Йорком — там и здесь «живёт богатый хорошо». Изображение двух городов перерастает в характеристику капиталистического мира.
Шуткой совершенно другой тональности характеризуются японцы:
Легко представить можете
жителя Японии:
Если мы — как лошади,
то они —
как пони.
Речь на этот раз идёт не о богатых, а о народе, и, начав главку необидной шуткой, рассказав потом о маленьких строениях, деревьях карликовых и большом вулкане, поэт кончает разговор о японцах уважительно и серьёзно, без всякой шутки:
дымит,
гудит гора-вулкан.
И вдруг
проснётся поутру
и хлынет
лавой на дом.
Но люди
Нельзя.
Работать надо.
И наконец, шутка последней главки исправляет географическую неточность заявления, что «начинается земля, как известно, от Кремля», — неточность, так взволновавшую Библиотечную комиссию;
Разевают дети рот.
— Мы же
ехали вперёд,
а приехали туда же.
Это странно,
страшно даже.
ждём ответа.
Почему случилось это? —
А я ему:
— Потому,
нет на ней угла —
вроде мячика
в руке у мальчика.
Кстати — о Библиотечной комиссии. Самое придирчивое чтение не может обнаружить в стихотворении фраз, «непонятных даже взрослым». Предвзятость мнения комиссии очевидна.
— некоторые предметы описания не характеризованы, а только названы, некоторые изображены слишком лаконично. Но это недостаток мнимый: во всех своих детских стихах Маяковский имел в виду сотрудничество с художником, и там, где как будто не хватает деталей изображения, оставлено место для рисунка, названа его тема.
Кроме того, лаконичность описания капиталистических стран имеет значение смысловое и композиционное. Как глава об Америке катится к слову «богатые», так первые девять глав рассказа катятся к завершающим путешествие главам о Китае. Это единственная страна, которой посвящены две главки (точнее — полторы). Здесь намеченное как бы пунктиром в главах о Париже, о Нью-Йорке противоречие между бедными и богатыми развёрнуто. Бедные и богатые уже не просто существуют рядом — «английский купец на китайца кидается».
Сообщение развёрнуто:
На людях
мы
кататься привыкши.
называем «рикши».
В рабочих привыкли всаживать пули.
Рабочих таких
называем «кули».
событий.
Кто морально поддерживал Китай в его борьбе? Об этом Маяковский говорит в следующей главе:
Мальчик китайский
русскому рад.
Встречает нас,
Мы не грабители —
мы их не обидели.
За это
на нас
сжимает кулак,
завидевши близко.
В свободном и весело написанном стихотворении Маяковский дал детям представление о капиталистическом мире, показал расстановку сил, показал, на чьей стороне место читателя, с кем и за кого предстоит ему борьба.
Маяковский словно открыл детским поэтам долго остававшиеся на запоре ворота: «Прочти и катай в Париж и в Китай» — одно из тех произведений, с которых начался поворот нашей детской поэзии к большим темам современности.